Мне представляется разумным предложение делить религиозную журналистику на две части: конфессиональную и светскую, хотя многие сомневаются в существовании такого деления. И все-таки одно дело, когда светские газеты и журналы пишут о религии, и совсем другое, когда человек заранее объявляет о своей принадлежности к той или иной вере и пишет о делах духовных, исходя из положений своего вероучения, которые для него остаются нерушимыми.
Одно из таких положений для нашего вероучения – необходимость Евангелизации. Отсюда ориентация на нее наших журналистов: они никогда не упускают из виду евангелизационный эффект своих писаний. Это налагает отпечаток и на тематику, и на стилистику, и на аргументацию, хотя вовсе не отменяет объективность. Светская религиозная журналистика отличается большей развязностью, религиозная сдержаннее, хотя бывает, что и тут пускаются во все тяжкие, особенно когда берутся «разоблачать» другие вероучения.
Вообще же, разоблачать – дело нетрудное: ничего не стоит доказать несостоятельность баптизма с точки зрения православия, равно как несостоятельность православия с точки зрения баптизма. Исходить, полагаем мы, надо все же из Слова Божьего, из Библии, и только ею следует измерять нашу верность делу Христову. Что до разоблачений других вероучений, то ими, как правило, занимаются не очень умные люди, предающие забвению слова апостола Павла: «Глупых же состязаний и родословий, и споров и распрей о законе удаляйся, ибо они бесполезны и суетны» (Тит. 3-9). Другое дело – свидетельствование о своей вере.
Российские бумажные СМИ нередко просто продолжают на страницах газет и журналов деятельность, более уместную в книгах. Крупнейший теоретик информационного дела Маршалл Маклюэн отмечал, что в России книга и газета вошли в повседневный обиход примерно в одно и то же время, а потому у нас литературная и журналистская деятельность во многом совпадают. «Их (т. е. российский. – И. П.) журнализм, – писал он, – отдает частным мнением литературных мандаринов… Преобладают монотонные требования литературного сообщества – чтобы газета использовала свою мозаичную форму ради представления определенной точки зрения в единой плоскости или перспективе, проявляют просто неспособность увидеть саму форму прессы. Это все равно, как если бы публика потребовала, чтобы вместо универмагов сделали магазины с одной секцией… Их политические новости имеют такой же характер агрессивной серьезности и позы, как спонсорский голос в американской рекламе». Спорить с этим трудно: некоторое резонерство, часто скатывающееся в откровенное занудство, все же имеет место в нашей печати. С другой стороны, мы не можем следовать примеру светских СМИ: в них весь материал обычно сильно политизирован, а нередко имеет место ставка на откровенную скандальность.
Еще одна особенность нашей журналистики, в том числе религиозной, – склонность к аналитике. Зарубежные исследователи в один голос отмечают, что в России нет традиции объективной, беспристрастной подачи материала: каждый автор непременно дает ему оценку. Отсюда отмечавшееся выше резонерство, навязывание своей точки зрения, чего стремятся избежать зарубежные журналисты. Они тоже не чужды анализу, но имеют хорошее обыкновение подавать самый широкий спектр мнений по всем затронутым вопросам, что у нас практикуется редко. Упреки в пристрастности небезосновательны, российский автор не привык просто излагать факты, он чувствует потребность изложить свое отношение к ним и при этом с кем-нибудь подраться. Другими словами, журналистика у нас практически неотделима от публицистики, которая и должна заниматься анализом идей (в том числе богословских), полемикой, опровержениями и апологиями.
Можно спорить о том, преимущество это или недостаток, но очевидно, что все религиозные журналисты у нас не могут обойтись без претензий на интеллектуальную глубину. Если это удается – в добрый час, умный текст всякий читает с удовольствием. Но бывает и так, что не удается, и тогда интеллектуальные потуги вызывают только усмешку или раздражение. Точно так же раздражение вызывает чрезмерное умничанье: газетный или журнальный текст не должен звучать как богословский трактат, журналист пишет не для узких специалистов и не для людей с высшим образованием, а, можно сказать, для всех умеющих читать (не уверен, что сам пишу так, как нужно: мне иногда жалуются на заумь).
Как бы то ни было, наши газеты и журналы не могут только освещать события. Все-таки наш читатель стремится не только узнать о них, но и утолить духовный голод, так что без анализа у нас не обойтись. В России христианский газетный текст должен нести не только некое сообщение, но и некий message, сколько бы нас ни уверяли в обратном поклонники западного стиля подачи газетного материала. Мы не можем не говорить о христианских ценностях, к этому мы приучены еще и долгими годами гонений, когда нести христианскую весть приходилось в подпольных листках, а они не могли ограничиваться только чистой хроникой и всегда содержали какое-то послание.
Правда, и аналитике в нашей религиозной журналистике свойственна некоторая унылость, сгущение красок; возможно, и тут сказывается влияние все тех же гонений. Верно, жизнь наша и впрямь не очень весела, но все же всему нашему вероучению присуща (или должна быть присуща) великая радость: радость Благой Вести, радость спасения. Возможно, это субъективное мнение, но мне кажется, что у нас все-таки преобладает печаль. Скорее всего, здесь сказывается давно отмеченная особенность нашего менталитета, отличающая нас, например, от американцев: мы склонны изобразить дело хуже, чем оно обстоит в действительности; американцы, напротив, склонны показать, что все идет хорошо и даже блестяще. Отсюда оптимизм американцев и некоторая унылость, мрачность наших соотечественников, о чем писал еще Пушкин.
Авторы наших христианских СМИ самые разные – и по уровню подготовки, и по умению подать материал. Но, несомненно, налицо известный рост: все меньше ляпов, все больше богословской выверенности, все чаще появляются материалы, берущие за живое. Тут особенно хотелось бы отметить роль свидетельств, которые находят место на страницах едва ли не всех христианских печатных изданий. Должен признать, что мне особенно по душе материалы такого рода, печатающиеся в органе белорусских братьев «Криница жицця». Очень часто бесхитростный рассказ производит не менее, а то и более глубокое впечатление, чем богословское эссе. Однако так происходит не всегда, бесхитростность сама по себе не есть гарантия успеха. Да, надо избегать ненужной усложненности, надо стремиться к простоте, но помнить мудрые слова замечательного русского философа Владимира Соловьева, сказавшего как-то, что есть простота скудости и есть простота совершенства. И нам надо уходить от первой и стремиться ко второй.
В целом нашим бумажным СМИ в большей степени присуща благопристойность и уважительный тон по отношению ко всем, кто мыслит и богословствует не так, как мы. Чужое мнение надо уважать, хотя уважение чужого мнения не означает согласия с ним. Эта мысль некоторым нашим авторам дается очень трудно, особенно подвизающимся в электронных СМИ, прежде всего тем, кто выступает на всякого рода форумах. Форумы, полагаю, портят потенциальных журналистов, приучают их к нетерпимости, к обличительству. Мы должны, прежде всего, свидетельствовать о своей вере: «…будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1 Пет. 3-15). Как раз кротости и благоговения катастрофически не хватает.
Достаточно четко обозначились фундаменталистские тенденции, предписания не уклоняться ни на шаг от того, что сам фундаменталист считает нормой. Тут уместно будет привести такое определение: «Фундаменталист – это человек, убежденный в том, что он поступает так, как поступил бы Господь Бог, если бы Господь Бог знал, как надо поступать, так же хорошо, как наш фундаменталист». В самом деле, чуть ли не все вещают от имени Самого Бога, мало кто имеет достаточно смирения, чтобы признать, что говорит он от себя. В нашей печати преобладает монолог: излагается точка зрения, часто весьма субъективная. Редки у нас интервью, материалы круглых столов, дискуссии.
Фундаменталистский подход, как мне кажется, все же преобладает. Многие убеждены, что выбор невелик и можно быть либо фундаменталистом, либо либералом. Понятно, что многие выбирают фундаментализм, словно отнята у нас возможность следовать учению Христа, к которому ни то, ни другое определение просто не подходит. Найти верную тональность, быть одинаково понятным как неверующим, так и верующим всех возрастов очень трудно. Но все же возможно. Это очень важно сейчас, когда братство переживает чрезвычайно ответственный момент в своей истории. Рядом с нами еще живут те, кто пережил «тягость дня и зной» (Мф. 20-12), те, кто прошел через гонения, и это великое счастье – внимать им, учиться у них. Но растет число тех, кто пришел позже, кто не знал преследований, кто открыто и свободно (на взгляд старшего поколения, излишне свободно) богословствует, вольно трактует вопросы жизни братства, требует внимания к своим запросам.
Тут тоже очень велика роль наших печатных СМИ, причем, на мой взгляд, здесь все же верх берут молодые и задиристые. Только вот надо ли это – обязательно «взять верх»? Лучше бы найти средний путь, который не случайно иногда называют «царским». В России же явно предпочитают крайности, в том числе и некоторые наши братья, реже сестры. Так, интеллектуальные силы братства тратятся на ненужную, некорректную полемику. Слов нет, полемика, в том числе острая полемика, желательна и даже нужна, но нельзя же выдавать за нее откровенную ругань, что делается сплошь и рядом.
Что могут и чего не могут печатные СМИ? Сразу должен заметить, что хотя, как я уже сказал, наши журналисты не упускают из виду евангелизационный эффект, пресса не представляется мне наилучшим средством для распространения Благой Вести. Да, печатное слово оказывает большое влияние, особенно в нашей стране. Еще Пушкин отмечал: «Нам все еще печатный лист кажется святым. Мы все еще думаем: как это может быть глупо или несправедливо? Ведь это напечатано!» Но все-таки сказано: «…вера от слышания, а слышание от слова Божия» (Рим. 10-17). И еще в том же послании апостол говорит: «Как слышать без проповедующего?» (Рим. 10-14). Думается, живое слово евангелиста и проповедника останется основным средством провозвестия слова Божия до самого восхищения Церкви.
Это, однако, не значит, что прочие средства, в том числе и бумажные СМИ, бесполезны и не могут играть никакой роли. Вообще Господь использует разные способы для обращения человека. Иногда это прочитанный или услышанный отрывок из Писания (многие спасенные отмечают особую роль Псалмов). Иногда к Богу обращают звуки прекрасной музыки (особенно для натур музыкальных) – тут надо отметить роль религиозных песнопений (о Лютере католические иерархи говорили, что его гимны совратили не меньше людей, чем его писания). Иногда действует вдруг осознанная красота природы, прекрасный рассвет или морская ширь. И особенно звездное небо над головой, которое такой глубокий философ, как Иммануил Кант, считал столь же неопровержимым доказательством бытия Бога, как и нравственный закон внутри человека.
И все же следует признать, что слово проповедника остается самым действенным для уверования. Конечно, в наших газетах и журналах публикуются лучшие проповеди лучших евангелистов и проповедников, как отечественных, так и зарубежных. Всем нам доводилось читать проповеди Сперджена, Проханова, Карева, Билли Грэма – они оставляют неизгладимое впечатление. Но чаще всего у тех, кто имеет навыки работы с печатным текстом. Боюсь, на людей, не приученных к систематическому чтению, они не производят такого впечатления, а Слово Божье предназначено для всех, независимо от уровня грамотности. Все-таки состоявшаяся проповедь – это произнесенная проповедь. Напечатанная, но не произнесенная проповедь – это несостоявшаяся проповедь, скорее, пособие по гомилетике. Что, однако, не значит, будто напечатанное слово не в состоянии помочь человеку обратиться к Богу – даже мой небольшой опыт свидетельствует, что это возможно: некий брат из Тулы написал мне, что пришел в братство под воздействием моих писаний. Это единственный случай в моей практике, но все равно я очень горжусь им, хотя и сознаю ограниченность такого способа воздействия на душу человека.
Надо сказать, что устное обращение к неверующим тоже претерпевает изменения. Последнее время не без влияния извне у нас получило широкое распространение, так сказать, стадионное действо. Это когда собирают тысячи слушателей, зажигают их пламенной проповедью, многие выходят с покаянием. Это чрезвычайно зрелищно: картинки с тысячными аудиториями, с сотнями кающихся очень любят за рубежом. Нельзя отрицать, что это и эффектно, и эффективно. Правда, скептики говорят, что очень часто вышедшие с покаянием действуют под влиянием нахлынувших чувств (в толпе они, как правило, усиливаются многократно) и что такое обращение не всегда имеет последствия. Как бы то ни было, нельзя забывать и о наших традициях. Все-таки в России любят поговорить о Боге по душам, а это предполагает ограниченный круг общающихся, иногда только двух – верующего и неверующего.
В таком диалоге действеннее всего реализуется наш великий принцип: «Каждый баптист – проповедник», причем именно каждый, не только специально обученный и хорошо подготовленный. «Индивидуальная работа» дает результаты не худшие, может быть, лучшие. Так вот, всякий христианский автор, пишущий в газетах и журналах, ведет как раз такую индивидуальную работу. Ее значение даже возрастает, ибо, говорят знающие люди, все труднее собирать огромные аудитории, а делать дело Божье, выполнять Великое поручение все же надо. Нельзя не обратить внимания на тот факт, что самые агрессивные сомнительные учения (вроде мормонов или свидетелей Иеговы) перешли как раз на индивидуальную работу и добиваются впечатляющих результатов.
Доводилось сталкиваться с мнением, согласно которому главное сегодня не столько евангелизация, сколько свидетельство. Свидетельство своей жизнью, своим примером, своей чистотой. Утверждают, что сегодня нужна не проповедь, а исповедь. Пусть так, но все это не означает, что надо отказываться от старых, проверенных временем методов благовестия. Поэтому надо думать и об использовании новых возможностей, которые дает развитие информационных технологий. Невозможно отрицать, что мир вступает в информационную эпоху; владение информацией, умение пользоваться ею становится ключевым, в том числе и для целей евангелизации.
Тут надо коснуться важнейшей проблемы: как способ хранения и передачи информации влияет на культуру вообще, на жизнь церквей, на общение верных.
Реформация была тесно связана с книгопечатанием, считается, что только печатное слово делает возможным самостоятельное размышление над Словом Божьим. Получив напечатанную Библию, человек получил возможность думать над ней. Устное слово не дает для этого такой возможности. Говорят, сейчас опять возвращается диктат устного слова, но теперь обычно сопряженного с движущимся изображением. По некоторым данным, в США четверть населения слушает христианское радио (обычно в автомобиле), четверть смотрит христианское телевидение и только одна седьмая читает христианскую литературу (сюда входят и пресса, и книги). Новые технологии предоставляют новые возможности, которые нельзя игнорировать. Утверждают, что движущаяся картинка со звуком вытесняет и скоро совсем вытеснит печатное слово. Эти утверждения не лишены оснований, судя по Интернету, многие с удовольствием слушают записи проповедей. Однако очевидно, что видеозапись, скажем, евангелизационного собрания все же не дает такого эффекта, как живое присутствие на таком собрании. Судя по тому же Интернету, эти видеозаписи смотрят и слушают прежде всего те, кто уже пришел к Богу и сам подвизается на поприще благовестия, так что и тут мы имеем дело скорее с пособием по гомилетике. Что до неверующих, то нельзя отрицать, что и они могут обратиться к Господу под влиянием видеозаписи или звукозаписи. Но не надо забывать, что тут нет «эффекта присутствия», нет живого общения с говорящим Слово, как нет ощущения присутствия других слушателей, а оно очень важно. Так что видеозапись никогда не вытеснит живое слово благовестника и проповедника, обращенное к живым людям, собравшимся послушать его.
Часто говорят, что информационные технологии позволяют манипулировать сознанием людей, что умелые политтехнологи могут получить любые нужные им результаты, скажем, на выборах. Кое-что они действительно могут, но не все, далеко не все. Думаю, например, что если бы все современные СМИ взялись вдалбливать в головы людей, что надо быть честным, не обманывать, не лгать, то у них вряд ли что-нибудь вышло. Мы знаем, что это Божьи заповеди, их соблюдение есть следствие прихода к Господу: обращение вызывает добрые дела, не наоборот. (Их могут совершать и необращенные, но у них это отраженный свет или особая милость Божья.) А вот призыв к дурному, как правило, всегда находит больше готовых откликнуться, чем и пользуются недобросовестные СМИ. Но и у них не всегда получается так, как требует заказчик. Неожиданности на тех же выборах – вещь не такая уж редкая, самые дорогие и самые востребованные политтехнологи, я знаю, не раз блистательно проваливались, и вообще они дрожат мелкой дрожью на каждых выборах. По данным экспертов, треть нашего населения вообще остается вне зоны досягаемости всех каналов информации, еще трети они достигают, но составляющие ее люди никак не реагируют на поступающую информацию, оставшаяся треть реагирует, но часто самым неожиданным образом, например, поступая «наоборот». Такова эффективность информации, несущей политическую нагрузку, что касается информации с религиозной «начинкой», то здесь результаты, боюсь, еще неутешительнее.
Человек непредсказуем, им можно манипулировать лишь постольку, поскольку он сам соглашается на такое манипулирование. Да, человека можно склонить на дурное. Мало того: он сам склонен к нему, ибо после грехопадения Адама грех извратил природу человека. Богословы недаром считают, что первородный грех в людях проявляется как раз в предрасположенности к дурному, и если представляется возможность выбрать между добром и злом, чаще выбирают зло. Так к первородному греху каждый из нас добавляет свои личные. Человек готов пойти за недобросовестным политиком, а равно и за проповедником сомнительных учений, если тот посулит ему что-нибудь несбыточное или не совсем достойное, что, однако, оказывается привлекательным для его падшей природы. Это и проявляется в тяге, повышенном интересе к дурному. Есть английское присловье No news is good news (отсутствие новостей уже хорошая новость). Это так, но, к сожалению, в этой фразе подлежащее и сказуемое легко меняются местами: Good news is no news (хорошая новость – это не новость), что превосходно знают все журналисты. Читателя трудно завлечь рассказом о хорошем, об успехах, рассказ о дурном, о неудачах для него куда интереснее. Журналистика советской поры представлялась занудной и вызывала раздражение как раз потому, что пыталась вещать только о достижениях. В сфере религиозной журналистики это приводит к тому, что самым большим спросом пользуется материал о каких-нибудь чудовищных преступлениях тех, кто верит «не так». Эти преступления приписываются и самым почтенным деноминациям, о чем мы, баптисты, хорошо знаем, ибо нас в чем только не обвиняли. Как знало об этом и православие, которое в советские времена тоже обвиняли во всех тяжких грехах.
И в наши дни читателю нравится материал об оргиях в «сектах», свальном грехе, «зомбировании» и т. п., а если речь идет о протестантах, то обязательно об их связях с Западом, на деньги которого они якобы и живут в России. Он охотно «глотает» такой материал, нисколько не задумываясь о его соответствии действительности. У нас полно журналистов, готовых потакать вот этой нездоровой наклонности незрелого читателя и давать соответствующий материал ему на потребу. Можно сколько угодно жаловаться на эту особенность прессы, изжить ее до конца невозможно.
Игорь ПОДБЕРЕЗСКИЙ,
Газета «Мирт».
