Если бы не камеры, то крест не упал бы вообще. Его просто не стал бы никто срезать. Ибо – бессмысленно.
Полуголая девушка, с надписью «Pussy Riot» чуть ниже груди, становится на колени, затем крестится.
Поднимается и отрепетированным движением руки запускает привод бензопилы.
За высоким деревянным крестом виднеется знакомый киевский пейзаж.
Это центр города. Майдан.
Девушка подходит к высокому кресту, на глазах у нее пластиковые монтажные очки-маска. Зубастая цепь пилы вгрызается в деревянную плоть креста, и во все стороны летят мелкие щепки. Чтобы крест не свалился на девушку с бензопилой, его грамотно, с четырех сторон, держат на растяжках помощники.
Или, скорее, помощницы.
Так сразу и не поймешь.
Короткие стрижки, большие солнцезащитные очки «unisex» и куртки походного стиля.
Торжествующее лицо в очках и с оттопыренной нижней губой.
Крест падает.
Лично у меня происходящее вызвало оторопь, боль и омерзение. Но рефлексии моих личных ощущений в данном случае не столь важны. То, что вы сейчас прочитали, это не рассказ о том, как был снесен крест. Это монтажный лист сюжета, описание кадров, в том порядке, в каком они были смонтированы в новостях, которые миллионы зрителей увидели на экранах своих телевизоров.
Правда, я, пожалуй, упустил одну деталь. Когда камера показывает крест на общем плане, по переднему плану снуют фотографы и операторы. Они профессионально выполняют свою работу, стараясь, чтобы материал вовремя попал в прайм-тайм, в новостийную ленту inet-изданий, в журналы, в газеты. И с профессиональной точки зрения претензий к качеству материала нет. Ну, разве что, на крупном плане кадр с крестом чуть-чуть недозавален. Нужно было композицию строить так, чтобы он стоял вертикально, либо расположить его по диагонали, от левого нижнего, к правому верхнему, или наоборот. Мысль о правильности построения кадра возникла спонтанно, мол, ну, что ж ты, оператор, торопился, что ли? Потом возникла еще одна: а, собственно, откуда и почему на пятачке перед Октябрьским дворцом появились операторы и фотографы?
Думаю, что выскажу весьма банальное предположение: их предупредили. Мало того, пригласили отснять сей акт попирания креста. Яркое событие? Бесспорно. Чего ж не дать его в новостях? Возмущенные, негодующие, восторженные, озабоченные, любопытствующие – все будут смотреть такое. И я сам не исключение, со всем своим багажом простых рефлексий. Я ведь тоже часть аудитории.
Я считаю себя православным, и этот мой осознанный выбор. Именно «считаю», потому что, будучи крещеным, не слишком много уделяю времени своему духовному совершенствованию. И это факт. Я, как и все новостийщики, гонюсь за информацией «сегодня на сегодня», и впечатления в таком формате захлестывают меня волной сменяющихся картинок. Мне бы, как говорят на телевизионном слэнге, «схавать» всю эту историю и бежать дальше. Но как-то не получается «схавать» и бежать. Не из-за полуголой девушки. Я не хочу ее осуждать, ибо не имею права. «Не судите, да не судимы будете». Не получается из-за операторов. Фотографов. Себя самого.
Возьму на себя смелость предположить: если бы не мы, журналисты, то не стала бы эта красавица, не державшая в руках, судя по кадрам, ничего тяжелее кисточки для бодиарта, браться за бензопилу. Без медиа, без паблисити, без миллионов зрителей, этот акт над Майданом не имел бы ни для девушки, ни для целой организации девушек, никакого смысла. Акция была продумана, видимо, отрепетирована, а затем на действо пригласили медиа. Все осознавали: дубля не будет, крест упадет только один раз. Но, – и прошу с этим согласиться, – если бы не камеры, то крест не упал бы вообще. Его просто не стал бы никто срезать. Ибо – бессмысленно.
Наверное, мы уже и не помним тот момент, с которого насилие в новостях стало обыденностью. Возможно, начиная с одиннадцатого сентября две тысячи первого. Возможно, еще раньше. Гибель людей. Подрывы техники. Теракты. Бывало и такое, что все это происходило прямо в кадре. Снимали те, кто подрывал и убивал, или же приглашали новостийных операторов. И такое было. В Ираке группа боевиков пригласила моих друзей и коллег из одной западноевропейской страны снять атаку на американский блок-пост. Коллеги показали мне кадры подготовки к атаке. Взрывчатка закладывалась в автомобиль, там же были боеприпасы, кажется, выстрелы от гранатомета. К слову, мои друзья, журналистка и оператор, отказались снимать. Не потому, что испугались. Или морально были на стороне американцев. Журналистка тогда сказала мне: «Понимаешь, одно дело, если бы мы сняли это случайно. И другое, если мы сознательно едем снимать теракты. Тогда мы становимся соучастниками убийства».
Хрестоматийная история, известная многим отечественным журналистам. И, уж наверняка, всем американским журналистам. Однажды репортер попытался договориться с солдатами, чтобы перед его камерой расстреляли пленного вьетконговца-партизана. Во Вьетнаме, когда там шла война, работали сотни медийщиков. И каждый мечтал сделать крутой репортаж. У многих получалось. У многих не очень. А ведь хотелось всем. Но журналистское сообщество четко соблюдало правила этики. Репортер попросил солдат расстрелять пленного на фоне светлой стены, чтобы кадр вышел контрастным. Те согласились и спросили у обреченного. Вьетконговцу было все равно. Кадр оказался уникальным. Но журналистское сообщество объявило коллеге бойкот, и тот был вынужден покинуть профессию. Сменить бизнес, как говорят за океаном.
Времена изменились. Слово «тусовка» подменило понятие «сообщество». Из профессии бойкотом теперь не выдавишь. Ну, разве что, интригами. «Оказаться на месте первым!»- и это наш лозунг. Для этого надо умело пользоваться источниками информации. А, лучше всего, первоисточниками. В сентябре две тысячи первого съемочные группы возле башен-близнецов оказались по звонку террористов, но это не мешает в миллионный раз показывать кадры пробивающих здания «боингов» на всех мировых каналах.
Это жесткая и жестокая правда. Мы – медиа! – поощряем самые жуткие вещи на Земле. Хотя сами себя мы уговариваем: мы это делаем для того, чтобы люди увидели, ужаснулись и остановили насилие. Увы, люди только смотрят новости. А насилие поднимает рейтинг.
Я не уверен, отказался бы я снимать теракт, если бы мне позвонили террористы, как не уверен, отказался бы я снимать поверженный полуголой барышней крест. Но мне очень интересно, были ли во время этой жуткой акции «отказники» среди медийщиков. Если нет, то с нами всеми что-то не так.
А ведь, если вдуматься, игнорирование подобных «мероприятий» – единственный способ защиты от духовного терроризма, цель которого самопрославление и самореклама под видом благородных протестов. Девушки, срезавшие крест, утверждают, что провели это действо в знак протеста против осужденных в Москве участниц группы «Pussy Riot». Не хочу сейчас углубляться в обсуждение их дела, тем более, что, по моему мнению (и не только), это дело лишь CASUS BELLI, удачный фон для PR-акции на киевских холмах. Такой же удачный, как высотки на заднем плане. А, в сущности, любой теракт – это PR-акция. Иначе зачем взрывать этот мир?
В текстах новостей мне запомнилась одна фраза. О том, что крест поставлен перед Октябрьским дворцом в память о жертвах расстрелов НКВД. Слова, видимо, прозвучали для усиления ощущения кощунства. Но мое субъективное восприятие увидело другой смысл, которого, возможно, и не было. Как-будто бы, если это крест, поставленный просто так, то степень кощунственности была бы меньше. Или, возможно, конфессия тоже играет роль? С точки зрения бензопилы?
Хочу предположить дальнейший ход событий. Девушек привлекут к уголовной ответственности, но до приговора оставят на свободе. Заседания суда они будут игнорировать, собирая яркие запоминающиеся пресс-конференции. Будет много шума и обнаженной натуры. Или полуобнаженной. Топлесс. Попадание в новости гарантировано. Силовиков все это будет раздражать, и они втянутся в навязываемую игру, а, именно, «закроют» девчонок в СИЗО, чего тем только и нужно. Волна возмущения будет расти. Лавина ярких сюжетов тоже. И в чьей-то незрелой головке с кудрявыми волосами, пожалуй, возникнет мысль: «Вот это слава! А, может, и мне крест…бензопилой?» Сценарий не такой уж и фантастичный.
«Что же, в таком случае, делать?» – на этот вопрос очень сложно ответить. Особенно журналистам. Мой вариант ответа: оставить девчонок в покое. Отпустить на все четыре стороны, не давать им ощущения, что мир вращается вокруг них и ради них. Ведь, кажется, именно этого они больше всего боятся. Больше, чем суда и решетки. В общем, объявить им медиабойкот. Но, думаю, на это не пойдут – ни силовики, ни, тем более, журналисты. Хотелось бы ошибаться.
Крест, конечно, тихо, без информационного шума (это ведь не теракт какой-нибудь!) поставят на место. Терпеливо, с пониманием того, что святыни и раньше разрушались недалекими и жестокими людьми. И снова поднимались, из руин, из пепла, из грязи.
Андрей Цаплиенко для “Телекритики”
