Я уже совершенно выбилась из сил и, наверное, была в списке последних из желающих продолжать дальше этот бесконечный разговор. Но дородная женщина, сидевшая рядом со мной в нашем небольшом купе, болтала без умолку, потела и, казалось, вместе с запахом пота испаряла на присутствующих влажную и липкую атмосферу склок и раздражительности. Наше малоприятное общение продолжалось уже достаточно долго и, к тому же, успело внести беспорядок не только в мои чувства, но и во внутренний мир двух мужчин, сидевших напротив нас. Они довольно вяло поддерживали беседу и изо всех сил старались перенести свое внимание на пейзаж за окном. Но постоянно сменявшие друг друга деревья и сельские домики, словно, дразнили их, быстро пролетая перед глазами и прячась за краем окна. В более мирной обстановке эта сменяющаяся картинка могла бы успокаивать и навевать размышления, но сейчас, вместе с липнущей влажностью аргументов их собеседницы, заставляла нервничать еще сильнее.
К сожалению ни явное недовольство, написанное на наших лицах, ни откровенное нежелание поддержать разговор, ни короткие однозначные ответы ничуть не смущали нашу бойкую ораторшу. Напротив, молчание, как единственный интеллигентный способ прекратить ее излияния, еще больше развязывало ей язык. Ее рот, напоминающий растолстевший компостер с пухлыми щечками, умудрялся компостировать разнообразные бутерброды и говорить одновременно, ничуть не смущаясь небольшим свободным пространством, оставшимся для этого.
За эти несколько часов, проведенных в одном купе с Вероникой Сергеевной (а именно так она нам представилась), мы успели получить и переварить уже немало липкой информации. Сложилось впечатление, что не было на свете вещи, вызывающей положительную реакцию пышной леди. Ни политические игры правительства, ни экономическое положение страны, ни курс доллара, ни новообразовавшиеся фирмы и предприятия, ни старые соседи, ни даже кошка с третьего этажа не могли принести страждущей и изголодавшейся по справедливости душе желанного успокоения.
Вначале мы даже попытались как-то поспорить с нашей Вероникой Сергеевной и защитить от огненной критики хотя бы бедную кошку, но участившееся клацание компостера и гора новых бутербродов быстро умерили наши адвокатские наклонности. Все, чего желала пресытившаяся публика – это тишины. Я заметила, как мужчина, помоложе ловким движением заткнул уши наушниками плеера и углубился в долгожданную нирвану нот и музыкальных тональностей. Этот спасительный для него жест заставил меня вспомнить о собственном плеере, оставленном дома, и горько пожалеть о сей утрате.
Так мы и ехали, «слушая» причитания Вероники Сергеевны и безуспешно силясь занять свои мысли чем-то более приятным. Мои попытки абстрагироваться от отравленной несправедливостью жизни попутчицы уже начали давать положительный результат, как вдруг – Вероника Сергеевна, заняв компостер яблоком, задала нам вопрос, заставивший меня насторожиться:
— А знаете, что меня больше всего возмущает? – неожиданно спросила она. Мы знать не знали и, судя по кислым выражениям наших лиц, – знать, не желали. Но Веронику Сергеевну не смущала наша пассивность.
— Сколько развелось разных верующих! И откуда они взялись только? – торжествующе объявила она с таким видом, будто мы только и мечтали о том, чтобы услышать ее мнение.
Мужчина напротив приготовился к новой тираде, а я неприятно укололась о ее фразу, подумав о комичности сложившейся ситуации. Теперь мне придется не только впитать липкость ее язвительности, но и порядком обкататься в комке грязи, занесенном над моей головой ничего не подозревающей мучительницей. Лучше всего было нашему парню с плеером. Как мне захотелось оказаться на его месте! Спорить с этой желчной фурией мне не хотелось, но и молчать я тоже не могла. Посему решила слушать дальше, положившись на волю случая.
А Вероника Сергеевна тем временем продолжала:
— Вот и кума моя тоже, туда же, в церковь ходить повадилась. Думает, Бог забудет, как она деньги у меня заняла, а отдала только через год, когда я вся уже извелась и не чаяла их увидеть…
А сколько их по улицам ходит и кинотеатр наш оккупировали. Да что там говорить? И православных полно, да еще понаехали всякие католики и протестанты, мормоны какие-то и буддисты. Да и много всяких таких, что и названий их не упомнишь… Все одно твердят, что именно они дорогу знают и тебе покажут. Но я уж точно им не верю и выбирать никого не собираюсь. Да если бы и собралась, разве в них разберешься? Все кричат, что правы, а поверить-то кому?
Я уж не надеялась на чудо, но Вера Сергеевна вдруг замолчала. А наступившая тишина позволила мне освободиться от липких тисков, сжимавших мою голову, и я вспомнила старую притчу, слышанную мной когда-то. Воспользовавшись паузой, я решила рассказать ее.
— Вероника Сергеевна, — начала я, не обольщаясь, впрочем, что освободившийся, наконец, компостер, захочет просуществовать хоть несколько минут без работы, – хочу рассказать вам одну историю. Надеюсь, вы сможете ее выслушать.
Компостер, по-видимому, устал и держался достойно, не чавкая и не перебивая. По этому я продолжала…
— Недавно осиротевший мальчик, у которого родители погибли в автомобильной катастрофе приехал жить к бабушке. Со временем вдвоем они смогли пережить боль утраты родителей, для одного и детей – для другого. Но судьба отказалась быть милостивой к маленькому семейству. По прошествию трех лет со времени их первой беды, в дом постучалась вторая. И не просто постучалась, а ворвалась, вспыхнув пожаром, охватившим весь первый этаж. Несчастная старушка, стремясь спасти мальчика, задохнулась в дыму, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Мальчик же так сильно кричал, что его крики были услышаны одиноким мужчиной, купившим недавно дом напротив. Выбежав из дома в одном нательном белье, он по водосточной трубе забрался на второй этаж в тот самый момент, когда пламя уже охватило комнату ребенка. По приезду пожарной команды, пожарники увидели, как мужчина, сидя на земле возле догорающего дома, крепко обнимал плачущего ребенка. А малыш так сильно прижимался к нему, схватившись за лохмотья, в которые превратилась разорванная майка, что приехавшая бригада “неотложки” едва оторвала их друг от друга…
По истечению нескольких недель после случившегося, гражданский суд поселка собрался решить, кому поручить опеку над осиротевшим ребенком. Несколько человек – фермер, школьный учитель и успешный предприниматель поселка изложили суду причины, по которым они хотели бы взять на себя заботу о мальчике. Сам же ребенок не принимал во всем происходящем никакого участия. Казалось, мальчика совершенно не интересовала его судьба.
Но неожиданно в зале суда появился новый человек. Обратившись к судье, он заявил, что желает взять на себя опеку над сиротой. Судья с удивлением посмотрел на вошедшего и попросил обосновать такое заявление. Мужчина медленно поднял руки, ранее спрятанные за спиной. Они были сильно обезображены большими глубокими ожогами. Присутствующие в зале ахнули, а ребенок, радостно вскрикнув, узнал в нем своего спасителя. Вскочив со стула, мальчик подбежал к этому человеку, обнял его за шею и уже не отпускал. Фермер, предприниматель и учитель, переглянувшись, молча вышли из зала суда. Израненные руки оказались более веским аргументом, чем все их обоснования, вместе взятые…
— Надеюсь, мне теперь ничего не нужно объяснять, – добавила я, поднимаясь и принимая из рук проводницы билеты; едва удержавшись от искушения, чтобы проверить на них компостер, я взяла свою сумку и вышла из купе.
Для меня до сих пор осталось загадкой; впечатлил ли мой рассказ Веронику Сергеевну? Хотя, меня мало волновала ее реакция. Лучшей наградой послужила посланная мне в след теплая улыбка мужчины, не так давно сидевшего напротив, которую я заметила, уже глядя в окно маршрутного такси, увозившего меня прочь от вокзала…
Елена Угольникова, Ассоциация «Новомедиа».
